Яндекс.Метрика

Максим Шер: «Пространство формирует власть»

В ближайшее время московский фотограф Максим Шер представит в Ульяновске свой выставочный проект «Русский палимпсест» – своеобразный каталог архетипов постсоветского городского ландшафта. Основная цель проекта — способствовать дискуссии о том, как действительно устроена Россия. Мы постарались выяснить у Шера, как трансформируются образы пространства повседневности, и из чего они состоят сегодня.

Я сдвигаю оптику, взгляд, восприятие с мифов и легенд на самую что ни на есть повседневную реальность, которая нуждается в фиксации и осмыслении.

Еще по теме:

– Стыдно признаться, но я не знаю что такое палимпсест. Вполне вероятно, что некоторые читатели тоже. Не мог бы ты пояснить?

– Ничего стыдного. Палимпсест – это древняя рукопись на пергаменте или папирусе, сделанная поверх смытого или соскобленного текста, в переносном смысле – носитель информации, на котором много раз что-то записывали, стирали, снова записывали и т.д. Слово греческое.

– Ты снимаешь ландшафты. Получается, что есть некий смытый текст, поверх которого записан ландшафт нынешний. Есть ли связь между существующим ландшафтом и условным «папирусом»? Или этот «папирус» – чистый лист?

– Я придумал это название (в арт-контексте, кстати, это довольно банальная метафора), чтобы обозначить определенный способ восприятия ландшафта как носителя многослойной информации о культуре повседневности и разработать соответствующий визуальный язык. Другими словами, я сдвигаю оптику, взгляд, восприятие с мифов и легенд на самую что ни на есть повседневную реальность, которая нуждается в фиксации и осмыслении.

Maxim Sher, Nakhodka, 18 May 2014

– То есть предыдущие слои ландшафта ты считаешь мифологизированными?

– Нет, я фиксирую все, что есть сейчас, просто “мифы и легенды” (это условное обозначение, к ним можно отнести и соцреалистический взгляд, и пропаганду, и масс-медиа), как мне кажется, в нашей российской культуре особенно, сильно сбивают оптику, заслоняют реальность. Речь идет о том, чтобы изменить мое собственное восприятие собственной страны.

– Тогда стоит пояснить читателям, что ты подразумеваешь под мифами и легендами.

– Восприятие советских людей сформировано соцреалистической пропагандой, которая сознательно фиксировала и создавала образ реальности, который не соответствовал действительности, грубо говоря, был слишком радужным. То же касается и ландшафта, территории, на которой мы – граждане – живем. Когда мы говорим, например, “красивый город”, мы часто имеем в виду не сам город, а природу вокруг. Почему? Потому, что мы не видели или видели очень мало правдивых образов реальности этого города, в основном это были образы его достопримечательностей и красивых природных ландшафтов. Поскольку российская застроенная среда, среда обитания как правило считалась слишком неприглядной, ее не фиксировали, а если и фиксировали, то только в выгодных эффектных ракурсах.

– А если здесь продолжить погружение и вспомнить, например, дореволюционные открытки? Там аналогичная ситуация или нет?

– Там нет. Там фотограф был свободным предпринимателем, его особо ничто не ограничивало в выборе сюжетов. Фотографировали и голодные деревни, а тюрьмы и каторги помещали на открытки, это не считалось чем-то из ряда вон.

Например, великий нижегородец Максим Дмитриев снимал и ночлежки, и бедных крестьян, и богатых старообрядцев, и особняки и дворцы – всех и всё, что казалось ему важным для фиксации.

– То есть фиксировал архетипы? Я про мотивацию выбора сюжета. Казалось важным для фиксации. Тут интересно слово “казалось” и слово “важным”. Не задумывался почему?

– Про Дмитриева сказать не могу, а про себя — конечно. Сейчас уже завершающая стадия проекта, мне не хватает некоторых конкретных сюжетов — архетипов и я стараюсь теперь искать и фотографировать именно их.

Это такой рациональный подход, без розовых очков, – стараться наблюдать, фиксировать и осмыслять реальность жизни общества “как есть”, без навязываемых государством отвлекающих от реальности схем.

«Увидел необозримую, могучую Родину, и думал я, работая над этой картой, что все это мое. Моя страна, мои богатства, мои заводы, мои леса, города, села. Я хозяин этой страны!»

Еще по теме:

– Ты работаешь над проектом с 2010 года. Удалось снять розовые очки? Как изменилось твое восприятие пространства?

– Абсолютно. Раньше я смотрел на страну, в принципе, по шаблонам, свойственным советской интеллигенции.

– Ты выделял эти шаблоны? Хотя бы для собственного осмысления?

– Нет конечно, это же на подкорке было все, только потом, когда начал работать над проектом, постепенно это стало меняться.

– Стоит пояснить. Шаблоны – это ведь тоже своего рода архетипы.

– Да, конечно.

Maxim Sher, Smolensk, 17 May 2013

– Это незамечание чего-то или излишнее внимание к чему-то?

– И то, и то. Пример. Приезжая в незнакомый город, я, как и все, обращал внимание только на достопримечательности, уже где-то зафиксированные – в книгах, на открытках, например. Поскольку в книги и на открытки редко попадали образы обычных жилых домов, складов, гаражей, АЗС, промзон, то они и не считались чем-то достойным внимания, но это и не осознавалось мною даже.

– А именно они и формируют большую часть образа пространства. Правильно?

– Совершенно верно. В основном они, достопримечательности тоже – но их очень мало, а в сознании, благодаря чрезмерному вниманию, – слишком много.

– Понятно. Итоговую проблему здесь я понимаю так: свежее впечатление (пока восприятие не замылено) самое стойкое, а именно оно формируется местами массового интереса, в результате остальной ландшафтный контент попросту игнорируется. Правильно я понимаю специфику советского восприятия?

– Да. На самом деле этот тип восприятия свойственен всем, в СССР он был лишь усилен пропагандой и ограничениями разными. Еще недавно нельзя было, например, снимать на ж/д станциях и в аэропортах, сейчас уже вроде можно, хотя, неровен час, могут опять запретить.

– Тебе удалось это восприятие преодолеть? Личное восприятие?

– Думаю, да.

– Каким образом и насколько быстро?

– Поскольку я сам непосредственно и максимально фокусирую свое внимание на архетипах повседневного ландшафта, среды обитания во всем ее многообразии, то, конечно, я стал видеть, воспринимать наш ландшафт, нашу территорию более объемно.

Пришло это не сразу, года через два после начала работы над проектом. Первые два года я снимал все подряд, не особо вникая, но, конечно, нельзя сказать, что восприятие изменилось только благодаря поездкам и съемкам. Естественно, я много читал и смотрел из того, что уже было сделано или делалось параллельно со мной на аналогичные темы.

– Ты говорил, что это стало модным.

– Что именно?

– Аналогичные темы, в первом приближении – интерес к повседневности.

– Это не “модно”, это просто то, что сейчас делает более или менее всё русское современное искусство – каждый своим собственным языком, естественно. Потому что поняли, что это важно. Наконец.

Maxim Sher, Ulan Ude, 13 April 2014

– Пытаются описать реальность? Или заново ей увидеть?

– Описать и есть увидеть. Но заново, да. «Описать» может значить и «сфотографировать» и «нарисовать» и т. д.

– Получилось ли тебе описать, как ты считаешь? Нашёлся ли набор универсальных базовых архетипов?

– Мне кажется – да, я постарался включить более или менее все виды застройки – и по типам построек, и по эпохам. Другое дело, что мой «каталог» – без начала и конца, он в любом случае неполон и субъективен.

– Но, тем не менее, есть же общие вещи, которые повторяются в почти любом месте?

– Конечно, именно их я и стараюсь снимать.

– А вот именно таких вещей каталог конечен или нет? Как ты думаешь?

– Мне кажется, нет – это как известное стремление создать карту масштаба 1 к 1, невозможно зафиксировать реальность полностью.

– Эти условно новые образы пространства – какие они на твой взгляд? Уродливые, обычные? Можно ли вообще как-то обитаемое пространство описать в общем словами, пусть и субъективно, эмоционально, как угодно? Нынешний обитаемый ландшафт, какой он? Страшный, ужасный, добрый или просто разный? Какой?

– Разный безусловно, но по большей части все-таки аляповатый, не обустроенный, сколоченный наспех, временщицкий. Непрофессиональный еще тоже.

– Подозреваю, что подобное пространство общего (или его образ) активно влияют на его обитателей.

– Не знаю кто на что сильнее влияет. Обитаемый ландшафт – продукт деятельности общества, оно его создало таким какой он есть, по нему можно судить об обществе вполне.

– Тут есть глубокая обратная связь, само собой.

– На поведение людей, на мой взгляд, скорее влияет не собственно ландшафт, а социально-политические условия.

– Люди формируют пространство, но и пространство формирует людей.

– Мне кажется, людей формируют общественные условия, политическая система.

– И, следовательно, они формируют пространство? Без обратной связи?

– На Украине ландшафт похож на наш, а политическая система другая, в Казахстане тоже, в Монголии. Мне кажется, сначала политическая система, потом человек, потом продукт его труда.

– То есть посыла читать людей по обитаемому ландшафту нет? Поясню. Если разные люди формально генерируют одинаковый обитаемый ландшафт, то в них есть что-то явно общее несмотря на разницу политических систем.

– Ну, допустим, украинский, казахстанский и монгольский обитаемый ландшафты сформировались в рамках одной системы.

– Часть ландшафтов, они ведь многослойны.

– Доминирующая часть.

– Было время для изменения ландшафтов. Почему во многом изменения одинаковы?

– Конечно, многослойны. Одна политическая система ушла, теперь проступают видимо какие-то более глубинные процессы, из-за которых одинаковость ландшафта постепенно уходит.

В Монголии, например, установилась более или менее демократическая система правления, они привлекают огромные объемы иностранных инвестиций и это становится заметно по меняющемуся облику Улан-Батора в частности, потому, что архитекторы, видимо, теперь учатся не у нас, а в Южной Корее какой-нибудь или в Америке.

– А есть ли внутренняя разница? Внутри РФ?

– Есть.

Деградация: когда ты можешь сделать некачественно, и тебе за это ничего не будет, зачем делать качественно? Это рационально в наших условиях.

Еще по теме:

– Расскажи подробнее, с точки зрения образов. Может быть – где-то легче воспринимается или где-то, наоборот, ландшафт этот доминирует над всем.

– Разница есть даже внутри одного региона. В Пермском крае есть города Кунгур и Чусовой, 120 км расстояние, но разница чувствуется – один исторический город, другой советский, один сервисно-торговый, другой – слобода при меткомбинате, атмосфера очень разная, люди и ландшафт тоже – Кунгур приятный, Чусовой мрачный. Хотя разруха и аляповатость и там и там.

Владивосток очень отличается от всех русских городов, которые я видел. Он более цельный и самый несоветский. Советчины минимум остался, а может и не было особо, хотя, казалось бы, те же бетонные многоэтажки и хрущевки. Может благодаря природе нетипичной в том числе, он местами сильно напоминает провинциальный Китай. Ажурные надземные переходы – чисто азиатская деталь, например.

– А что самое неприятное, портящее и страшное в нынешних наслоениях ландшафтных? Смысловое может что-то или сугубо архитектурное.

– Бессмысленность, бессистемность, непрофессионализм, провинциальность, плохое качество строительных работ. Деградация: когда ты можешь сделать некачественно и тебе за это ничего не будет, зачем делать качественно? Это рационально в наших условиях.

Maxim Sher, Vologda, 30 March 2014

– Несмотря на то, что ты отрицаешь тут обратную связь, кажется, что она все-таки есть. Ведь это не только вопрос рациональности или непрофессионализма, но и запроса на качество публичного, да и личного, пространств. А это ведь продолжение пространства внутреннего. Разве не так?

– И да, и нет. Кто формирует этот запрос и кто его реализует и как? Запрос могут сформировать только те, кто могут его реализовать. Когда никто не может реализовать запрос, то и запрос быстро исчезает.

Народ лишен в целом возможности реализовывать свои запросы. Мало того, в нашей культуре вообще люди “с запросами” это как бы отщепенцы.

– Кто эти отщепенцы? Те, кто продуцируют запросы?

– Отщепенцы – те, кто продуцирует запросы из народа. На самом деле их могут продуцировать только те, кто имеет ресурсы, кто имеет власть. Запросы из народа как правило игнорируются или подавляются, поэтому, условно говоря, благоустройство есть там, где есть власть, а там, где ее нет, там нет и благоустройства в широком смысле этого слова.

– То есть получается, что все пространство генерируется властью? Так же, как было и в СССР?

– В основном да. Пространство, конечно, власть формирует.

– То есть страна равна государству?

– Не совсем. Хотя смотря для кого опять же. Для меня не равна, но я исключение – я сам создал свой собственный образ страны и способ ее восприятия.

– Интересно, как вообще можно сформировать цельный образ страны?

– Смотря что вкладывать в понятие “цельность”.

Изучай карту, Семенов, это и есть твоя страна.

Еще по теме:

– Образ страны как целого.

– Мне нравится история про мастера по самоцветам Семенова, который участвовал в создании карты СССР из драгкамней для Всемирной выставки 1937 года.

– Это которая всех поразила, а потом её разобрали на камни?

– Она стояла до 1987 года ни абы где – на месте царского трона в Георгиевском зале Зимнего дворца. Потом ее убрали, сейчас где-то чинят, кажется. Трон, кстати, восстановили на прежнем месте. А Семенова-мастера какая-то советская газета цитировала тогда, в 1937 году: «Увидел необозримую, могучую Родину, и думал я, работая над этой картой, что все это мое. Моя страна, мои богатства, мои заводы, мои леса, города, села. Я хозяин этой страны!». Семенова втемную пропаганда использовала, он сам сделал эрзац такой, фейковый образ страны. Я тут могу процитировать себя самого из одной статьи, которую я написал для одного издания:

«Это и был главный психологический трюк пропаганды. Разумеется, чтобы по-настоящему почувствовать себя хозяином страны, пусть даже и на метафорическом уровне, ты должен сам поездить по ней, посмотреть все своими глазами, в идеале – зафиксировать: сфотографировать, описать. Этим занимались, например, Антон Чехов на Сахалине и Сергей Прокудин-Горский, объездивший в начале ХХ века империю и сфотографировавший ее города и памятники. Но условному мастеру Семенову вместо возможности для путешествий и самостоятельного осмысления реальности собственной страны подсунули уже готовый ее образ. Изучай карту, Семенов, это и есть твоя страна».

Главная задача – стимулировать дискуссию о том, как все устроено и как выглядит (второе – следствие первого).

Еще по теме:

– Карта – не территория, ясно. Но в СССР именно карта зачастую её формировала. Я про унифицирование пространств. В этом разрезе все-таки карта была образом территории. А сейчас что таким образом может быть? Ты же говорил про то, что отчасти этот образ сформировал. Что это?

– Все способы и языки описания реальности, в конкретно моем случае — фотопроект, формирование определенного угла и способа зрения/восприятия.

В СССР именно карта формировала — точно. Умные люди еще в 20-е годы писали, что в СССР был своего рода даже культ карт. А главную царь-карту, про которую я говорил, даже поставили на место царского трона.

– Символично, но и понятно: унификация пространства, территории, ландшафта. Символ этого и есть карта, она же и инструмент и способ понимания.

– Да.

– И унифицированные образы.

– Сейчас этого уже нет – сейчас есть «Яндекс-панорамы», например, есть у каждого фотокамера в телефоне. Все фиксируют реальность вокруг себя, не осознавая этого, но при этом образы все равно формируются в сознании. Я думаю, это может со временем привести к большим сдвигам в обществе, сопоставимым с введением всеобщей грамотности.

– То есть, люди будут ощущать себя вписанными в конкретную территорию, окружение? Или что?

– Возможно, но не факт – у нас всегда все не как у людей. Что касается вопроса, что может быть таким унифицированным образом сейчас, я думаю, его не должно быть и не может быть.

Maxim Sher, Belgorod, 16 October 2014

– В чем, исходя из этого, ты тогда видишь цель своей выставки? Что должны пережить зрители или до чего дойти?

– Существует такое разделение популярное — парадное/изнанка. Мне кажется, проект может немного поколебать его, навести на мысль, что это искусственно, что надо воспринимать собственную территорию объемно, рационально. Главная задача – стимулировать дискуссию о том, как все устроено и как выглядит (второе – следствие первого).

– По итогам московской выставки можно ли сказать, что это удалось?

– Да. Дискуссии идут – не конкретно про мою выставку, я имею в виду, – а вообще. Выставка – только реплика, высказывание. Хотя, кажется, капля в море, но капля камень точит.

Читать дальше:

Оцените новость: