«Мы живем не между прошлым и будущим, мы застряли и живем между двумя разными «никогда», между тем, что с нами было и больше никогда не случится и не будет пережито, и тем, что с нами еще не случилось, но уже и не произойдет». Писатель Евгений Гришковец на творческой встрече с ульяновскими читателями рассказал о своем новом романе, на который истратил 138 гелевых ручек, о желании запретить аудиокниги, о том, что не читает современных авторов и готовит спектакль для родного города Кемерово, посвящённый трагедии, произошедшей в «Зимней вишне».
Наш канал в TelegramО книге
«Три года меня в Ульяновске не было. За это время я написал большую книгу, которую «Театр отчаяния. Отчаянный театр». Это большой роман. Работа над книгой заняла более двух лет. Кстати, на ней есть QR-код, с помощью которого можно посмотреть фотографии, ее иллюстрирующие. Книгу я называю мемуарным романом, в ней описан период, который переживает герой, собственно, это я, но это не так важно. Я полагаю, что эту книгу легко и с удовольствием будет читать человек, который никогда не ходил в театр, не знает, кто я такой. Герою в начале романа 17 лет, по окончании – 33 года. Это, в сущности, история призвания человека в городе, в котором не было хорошего театра. Постепенно из событий, которые выстраиваются в книге, он приходит к тому, что создает свой собственный театр, какого прежде до него не существовало».
О языке
«Роман написан очень литературным языком. Я кандидат филологических наук, не защитивший диссертацию, но написавший ее. Я не сомневаюсь, что защитил бы ее. Так что я знаю, как писать книгу, знаю анатомию ее создания. Этот роман я писал по канонам традиционных приемов английского романа конца 18 века. Многие люди, которые уже успели прочесть эту книгу, не могут оторваться от нее. Это книга для неспешного чтения. Это приключенческий роман, который надо смаковать. Я знаю, что у меня получилось значительное литературное произведение. Оно только начинает свою жизнь. Еще только несколько тысяч людей его купили и прочитали».
Об отличиях театра от книги
«С книгой, в отличие от театра, происходит следующее: я сделал спектакль, вышел на сцену и в течение спектакля получаю реакцию. Я понимаю, на что люди реагируют, что нравится, что непонятно, какое впечатление получается в конце. Книгу человек покупает и уносит домой. Я не знаю, как и где вы ее читаете. Обратной реакции для меня никакой. Это длительный процесс, я пока не чувствую, что книга ушла в широкие массы, но, я надеюсь, что это произойдёт. И книга доставит вам много художественного, читательского удовольствия и радости, страхов, потому что есть здесь страшные страницы и даже ужасные».
О романе без дат
«В романе нет ни одной даты, и только по косвенным признакам можно понять, когда что происходило, например, в Советском союзе, а потом в 1990-е годы. Потому что я писал эту книгу не про прошлое, а про пережитое. Это разные вещи. В этом смысле признаки, детали эпохи – что ели, что сколько стоило, как одевались, о чем думали, какие-то политические события, в которых герой романа был свидетелем или участником – это неважно. Важно только одно – герой в состоянии реализации своего призвания. Нет здесь и имени главного героя, имен его родителей, его жены и детей, чтобы каждый мог взять и присвоить себе эту историю».
О воспоминаниях
«Когда пишешь такую книгу, конечно, обращаешься к воспоминаниям. В процессе написания мемуарной литературы ты понимаешь, что воспоминания о счастье всегда печальны. Когда ты вспоминаешь безвозвратно ушедшую юность, молодость или период, связанный с людьми, которых уже нет в живых, когда было много счастья. Воспоминания об этом печальны. Например, ты слышишь песню, под которую ты танцевал на празднике в детском саду, или твоя дочка танцевала в детском саду под эту музыку, а она сейчас уже оканчивает университет, эта музыка разрывает сердце с намеком на то, что в мире столько всего безвозвратного. Поэтому книгу я старался писать счастливой, старался очень аккуратно заниматься воспоминаниями. Частые и бесконтрольные попытки заниматься воспоминаниями чревато тем, что можно оттуда вернуться несчастным человеком, а то и не вернуться оттуда вообще, не совпав с той жизнью, которой мы живем. Писатель же не просто так вспоминает, он возвращается в прошлое, чтобы набрать там материала для своей книги. Это похоже на то, как когда-то ныряльщики за жемчугом ныряли в море не искупаться, а за жемчугом, за самым ценным – и многие из них погибали».
О запрете аудиокниг
«Я записал две аудиокниги «Следы на мне» и «Реки» (радиоспектакль). Но я категорический, жесткий противник аудиокниг. Это подмена. Аудиокнига никогда не даст вам то впечатление, на которое рассчитывал писатель. Книга написана – ее надо читать. Чтение, литература – это самая высшая форма существования искусства, все остальные имеют посредников. Кино, балет, музыка – это интерпретация, это всегда массовое зрелище, исполняется многими людьми и в том виде, в каком решил режиссер. книгу человек читает столько, сколько он хочет, и там, где он хочет. Самые важные книги звучат у вас в голове своим собственным голосом. В случае прочтения аудиокниги все теряется. Вы слышите чей-то голос, который читает в определенном ритме и темпе, это не ваши интонации, не ваши смысловые решения. Это, в сущности, убивает литературное впечатление. Аудиокнигу я бы запретил, потому что это фальшивка».
О читателе и писателе
«Разница написания книги и ее чтения заключается в том, что когда человек берет книгу, он не знает, о чем она. А когда писатель пишет книгу, он знает, что будет дальше, только книги пока еще нет. И в этом разница. Если писатель знает, что будет дальше в этой книге, а книги нет, он обязан ее написать. У него ответственность перед книгой. Потому что никто другой не знает, что будет дальше. Он должен ее написать».
О прошлом и будущем
«Когда-то мне хотелось заглянуть в будущее, а теперь нет. Я в предисловии к книге говорю, что мы живем не между прошлым и будущим, мы застряли и живем между двумя разными «никогда». Мы живем между тем, что с нами было и больше никогда не случится и не будет пережито, и тем, что с нами еще не случилось, но уже и не произойдет. У нас не будет детства, юности, у нас не будет такого ощущения времени, какое было. Если мы не освоили в детстве-юности какие-то навыки, мы их не приобретем. Я не могу приучить себя спать в пижаме, чистить зубы со стаканом воды, я не могу приучить себя слушать оперу и так далее. И в этой книге много есть того, что осталось в том «никогда» и находится в том «никогда», чего уже не будет. Но я по этому поводу не грущу».
О ручках
«Я живу без компьютера уже семь лет. Я писал книгу от руки и исписал 138 гелевых ручек, которые бросал в ящик. Я писал повесть и исписал 17 ручек, за пьесу «Весы» я исписал пять ручек. У меня почерк понятный, я мало правлю, рукописи довольно чистые, но ошибок много. У меня серьезная дисграфия, но жена разбирает».
О бумаге, интернете и соцсетях
«Я считаю, что бумага сдает свои позиции. Сейчас это немножко устаканилось. И литература несколько расслоилась. Есть такая литература, которая писалась на бумаге, – она должна оставаться на бумаге. Есть же книги, которые невозможно перенести на электронную почву, потому что это книжки-раскладки, это книжки с какими-то фокусами-ребусами, это книги с иллюстрациями, которые электронная книга не может освоить. Но появляются электронные книги, которые бессмысленно переносить на бумагу, потому что они могут существовать только в электронном виде. Я думаю, что та литература, которая изначально была написана на бумаге, она останется таковой, и постепенно появится литература, которая будет писаться изначально для того, чтобы восприниматься с электронного носителя. Все это процессы. На человека рухнули все эти компьютеры и интернет, и все эти возможности, и это человека так поразило, что он интернет обожествил. Но интернет – это только инструмент, не более того. И человек произвел обожествление инструмента. И из интернета пока людей не выпустят, там слишком много занято денег, но это все равно произойдет. Я в этом совершенно уверен. В какой-то момент произойдет массовый исход людей из соцсетей. Жизнь в сети людям наскучит, люди поймут, что из интернет-жизни дети не рождаются. Нас всех обманули, затянули и там будут держать как можно дольше, потому что очень большие деньги там. Но ничего».
О газетах и современных книгах
«Я много летаю на самолетах, там читаю газеты. Причем я не умею читать газету быстро, я ее читаю медленно, как художественную литературу. Так же внимательно. Иногда мне становится физически плохо от того, как дурно написаны тексты. Я читаю последние страницы газеты «Коммерсант», «Российской газеты», «Известий», спорт, рецензии на спектакли, о культуре. Современную литературу я не читаю, это мешает. Любая литература сегодняшних авторов вызывает у меня как минимум полемику, часто гнев, мне не нужно на это отвлекаться. Любая книга серьезного автора представляет ту литературу, которую он считает нужной, – он считает, что сегодняшняя литература – такая, а я считаю, что вот такая. И мы не можем договориться».
Об Ульяновске и Кемерове
«Я не был в Ульяновске три года, город стал наряднее. Открыли «Хилтон», это очень удобно. Я ехал из Казани – дорога хорошая, даже не заметил разницы. Конечно, сильная разница с Казанью, но город стал понаряднее. И публика хорошо принимает. Мой родной город Кемерово – объективно некрасивый город. Заводы, заводы… Герб объяснит про этот город все. На гербе на черном фоне шестеренки и химическая колба. Никаких старинных зданий там нет. Но там я родился, там родилась моя дочь, там мои дворы, мой дом, школа, прекрасный университет, наука, набережная. То же самое, видимо, и с Ульяновском. Чтобы говорить о своем городе и гордиться им, о нем должны говорить люди, которые здесь живут и имеют смысл жить. Я люблю город и поэтому не могу описать его односложно, однозначно и просто.
То, что произошло в Кемерово, – это моя боль. Здание «Зимней вишни» я проезжал каждый день, когда ездил в университет. Там всегда пахло шоколадом, это здание конфетной фабрики. Это было любимо людьми место, потом там сделали торговый центр. И представьте себе – четыре часа дня, туда дети приехали в кино. Все это началось около пяти. Все службы действовали очень плохо. К шести город стал полниться слухами, что что-то серьезное происходит. А потом возник кошмар. Это воскресенье. Очень много людей ушли в субботу куда-то погулять, и до них было невозможно дозвониться. И они вполне могли быть там. Люди сходили с ума. То, что устроил пранкер, бесчеловечно. Несколько женщин сошли с ума. Он звонил в морги и сообщал, что нужно готовить 300 мест, в больницы – чтобы готовили 700 мест. То же самое со скорой помощью. Город встал на дыбы. Это слишком горькая история, которую невозможно осмыслить. Еще не все дети похоронены. Дети приходят в школу, а парта свободная. Это все непоправимо. Я решил подарить городу спектакль «Весы». Это моя пьеса, которую я написал в прошлом году. Действие происходит в роддоме – три мужика ждут рождения детей. Один присутствует при родах, другой не знает, кто у него родится, – у него есть две дочери, и он очень хочет сына. А третий – пожилой, непонятно, чего он там сидит. И в конце спектакля становится понятно, что у него происходит. И они говорят о важнейших вещах. Этот спектакль для тех, кто встречает детей. Я хочу поставить спектакль в Кемерове, думаю, что он может людей утешить».
Юлия Узрютова. Фото автора
