Как промышляли при Хрущеве 🔱

В конце 80-х годов прошлого века на фоне обсуждения закона «О кооперации» в СССР часто в полемике использовались цифры, демонстрирующие достижения промысловой кооперации 50-х годов в разрезе благотворности частной инициативы. Тем самым подчеркивался тезис Горбачева об ошибочности ликвидации системы промартелей в 1956-1960 годах.

Согласно парадным цифрам, достижения действительно выглядели колоссальными — к 1954 году системе промкооперации удалось почти вдвое (до 30 миллиардов рублей) увеличить отгрузку в торговлю товаров народного потребления по сравнению с 1950 годом. Объем выпуска промышленной продукции также увеличился почти вдвое — до без малого 56 миллиардов рублей. Получалось, что система промкооперации выпускала как минимум треть мебели и трикотажа, большую часть посуды и инвентаря и практически все детские игрушки. И это не говоря про сферу бытовых услуг, фактически полностью обслуживаемую промартелями и официально зарегистрированными некооперированными кустарями, количество которых достигло к 1959 году 150 тысяч человек.

 

Одним абсолютно ситуативным и случайным решением руководство страны одновременно и окончательно убило живительную частную инициативу, и резко увеличило дефицит

 

Эти цифры выглядели весомым аргументом в перестроечной полемике в пользу возрождения ленинского плана кооперации, существование которого, впрочем, сомнительно. Столь же красиво цифры смотрелись и в разрезе критики решения 1960 года об окончательной национализации промысловой кооперации. При их применении «в лоб» получалось, что одним абсолютно ситуативным и случайным решением руководство страны одновременно и окончательно убило живительную частную инициативу, и резко увеличило дефицит. Доходило и до более крутых обобщений — во время дискуссии начала 90-х годов при создании кооперативного Центросоюза один из спикеров даже связал ликвидацию кооперации с развалом страны. Логику такого обобщения несложно реконструировать — она потребительская: дефицит убил страну.

 

Промысел начальника цеха оказался простым — он продавал лес «налево», а выручку в артель не сдавал. Её приходилось тратить на пьянки с лесодесятником в Комаровке для того, чтобы получить возможность пилить лес.

 

 

На деле же ситуация выглядит вовсе не так линейно и однозначно даже без использования дополнительных данных. В рамках описанных аргументов обходится вниманием источник резкого роста кооперативной активности со всеми ее парадными цифрами. Хрущевская оттепель в совокупности с внезапным ростом активности членов артелей выглядит в этом качестве сомнительно. Хотя бы по причине того, что рост объемов производства никак не коррелировал с ростом числа артелей и кооператоров.

Основная причина оказалась в другом — в ресурсах государства, которое с начала 50-х годов практически полностью включило промкооперацию в свою плановую систему, в том числе и в части снабжения сырьем и оборудованием, которое стало поставляться артелям централизованно через областные промсоветы. Понятно, что такого рода снабжение имело мало общего с кооперативной утопией. Скорее, можно говорить об удобной вывеске на фасаде, прикрывающей обычное плановое хозяйство. Тем более, что кооперативные механизмы к тому времени стали простой формальностью — председателей артелей уже не выбирали, а назначали по рекомендациям партийных органов, входные взносы стали формальностью, а финансовая самостоятельность промартелей урезана до минимума. Пережитками интерпретаций «ленинского кооперативного плана» фактически остались лишь страхкассы и общий артельный фонд, «хранящийся» в госбанке под «контролем» государства.

На этом фоне решение пленума XX съезда КПСС, в котором было прямо указано, что «многие предприятия промысловой кооперации перестали носить характер кустарно-кооперативного производства и по существу не отличаются от предприятий государственной промышленности», выглядит вполне обоснованно. Равно как и решение о передаче таких артелей в структуры госпромышленности и госторговли. При этом решение о том, какие кооперативы национализировать, было отдано на откуп областным промсоветам.

 

В действительно крупных артелях к этому времени основным нервом внутренней жизни стало выбивание сырья и оборудования из промснаба и промсоветов.

 

Соответственно, весь описанный фон позволял много лет считать именно фактор неотличимости от гос. промышленности основной причиной для ликвидации промкооперации, утратившей свою утопическую сущность, наследованную от идей ранних социалистов через посредничество лично Ленина. Дополнительным аргументом для историков в этой связи стала и бесплодность опасений относительно сопротивления системы промкооперации национализации артелей. Ввиду этих опасений на время реформы даже были отменены всяческие кооперативные съезды, но опасения не оправдались — первый этап национализации прошел без особых проблем.

Основных причин для этого оказалось несколько. Во-первых, крупных артелей оказалось немного. Так, в Ульяновской области годовую программу более 1 миллиона рублей имело менее 7% артелей. Во-вторых, выбор «жертв» производился промсоветами на местах, которые отлично представляли себя ситуацию — в действительно крупных артелях к этому времени основным нервом внутренней жизни стало выбивание сырья и оборудования из промснаба и промсоветов. Это видно и по цифрам — к этому времени в крупных артелях на семь производственников приходился один администратор. Большая часть (назначаемого по большей части сверху) административного персонала при этом занималась именно «решением вопросов» снабжения, организацией документооборота и взаимодействием с контролирующими структурами, количество которых значительно выросло по сравнению с 1950 годом. Понятно, что в подобных промартелях места для риторики кооперации просто не оставалось, а жесткая централизация управления не оставляла места и для частных промыслов «членов артелей», неотличимых от наемных рабочих. Фактически, сам статус промартели в таких заведениях был данью случайному прошлому.

Показательны в этой связи архивы партийных собраний артелей. Например, на первом общем партийном собрании крупной артели «Пищевик» Мелекесского района Ульяновской области в начале 1956 года (фонд 1399, опись 3) обсуждались директивы XX Съезда КПСС, для чего был приглашен представитель городского комитета партии. Речь шла о кооперативном плане, но участники артели не понимали, что такое кооперирование. Докладчику пришлось «дать исчерпывающий ответ». В ответ артельщики пообещали выполнить досрочно пятилетний план, «что явилось вкладом нашим во всенародное дело». Кооперация была понята как синоним выполнения пятилетнего плана.

Через полгода на очередном, шестом, партийном собрании (фонд 1399, опись 4) обсуждался вопрос «О реорганизации артели «Пищевик» в государственное предприятие горпищекомбинат». Вопрос реорганизации прошел безо всяких эксцессов: «Это решение правильное и своевременное, мы его должны одобрить и передать наши цеха в госпромышленность, а торговые точки в госторговлю». Единственным вопросом «кооператоров» был лишь вопрос выплаты выходного пособия тем формальным артельщикам, «которых не устраивает предоставляемая им работа».

 

Если до 1956 года в среднем по стране план промкооперацией перевыполнялся, то, начиная с 1957 года, «отдельные недостатки» стали повсеместным явлением.

 

Реформа оказалась не настолько масштабной, как ожидалось. Так, в результате укрупнения и передачи в промышленность в Белоруссии количество артелей сократилось лишь с 731 до 531, то есть на 30%, причем исключительно за счет тех, что «не отличаются от предприятий государственной промышленности». В областях РСФСР сокращение было значительно меньшим. Например, в Ульяновской области под каток реформы попало менее 5% артелей, а в нескольких областях промсоветы и вовсе отделались отписками о том, что национализировать у них нечего.

Тем не менее, сокращение оказалось серьезным — из 12,6 тысяч артелей в СССР осталось 8 тысяч, а объемы производства упали с 62 до 40 миллиардов рублей. При этом возник необъяснимый, исходя из концепции «благотворности предпринимательской энергии», парадокс — формальная эффективность деятельности оставшихся артелей резко снизилась. Если до 1956 года в среднем по стране план промкооперацией перевыполнялся, то, начиная с 1957 года, «отдельные недостатки» стали повсеместным явлением. Этот факт плохо вписывается в концепцию благости, согласно которой очистка системы от предприятий, действительно утративших благотворную кооперативную сущность, должна была привести к увеличению общей эффективности деятельности оставшийся системы кооперации, перед которой партией и правительством были поставлены вполне простые и посильные задачи улучшения бытового обслуживания населения.

Интересной в свете этой задачи выглядит история артели «Торф» Николаевского района, которая изначально занималась добычей торфа и бутового камня, а также производством гончарных изделий. План по этим направлениям хронически не исполнялся. Так, в 1954 году артель получила прибыли лишь 8065 вместо плановых 61500 рублей. Правление артели из года в год жаловалось на отсутствие сбыта бутового камня, на нежелание батраков работать на торфоразработках и так далее, но по факту артель была прибыльной, занимаясь вместо копки болот в основном индпошивом и фотографией (только по индивидуальному пошиву в 1954 году артель получила прибыль в размере 254 000 рублей), развернув в районе точки бытового обслуживания и активно «крышуя» надомников-швейников и сапожников, вплоть до уровня партийного собрания.

 

От промсовета «Заря» отбивалась отписками об отсутствии потребителей на камень и сложностями «на болоте»

 

В архивах нам удалось проследить историю жалобы клиентки надомника, формально числящегося в артели, который плохо пошил ей пальто из ее материала. Естественно, безо всяких квитанций. Случай разбирало партийное собрание из членов артели, которые разобрались в вопросе по совести, по партийной линии повелев надомнику вернуть даме деньги или материал. При этом никаких порицаний за частно-хозяйственный промысел портной не понес.

Задачу по выпуску товаров широкого потребления и бытовому обслуживанию населения, поставленную XX съездом, артель восприняла с воодушевлением, к апрелю 1956 года ради этого случая переименовавшись в «Зарю» и сосредоточившись на развертывании фотографических точек в районе. При этом план по бутовому камню и торфу с артели не снимался, но эта работа окончательно превратилась в формальность — от промсовета «Заря» отбивалась отписками об отсутствии потребителей на камень и сложностями «на болоте», а швейники артели продолжали фактически работать на себя, занимаясь пошивом без квитанций, отдавая руководству артели лишь долю за «крышу».

Не лучше с выполнением плана дела оказались и в наиболее распространенных в области деревообрабатывающих артелях. Так, артель имени Осипенко Барышского района в ноябре 1958 года выполнила план лишь на 60,6%, сославшись на отсутствие транспорта для вывоза леса, а артель имени Сталина в феврале 1957 года пониженный план по деревообработке смогла исполнитель и вовсе лишь на 50%. Дело с мочалом и дровами не пошло по причине того, что «Член КПСС т. Булгин Н.И, работая начальником деревообрабатывающего цеха артели в с. Потьма, встал на путь систематической пьянки, злоупотребления своим служебным положением. Булгин разбазаривает лес, принадлежащий артели».

Промысел начальника цеха оказался простым — он продавал лес «налево», а выручку в артель не сдавал. Её приходилось тратить на пьянки с лесодесятником в Комаровке для того, чтобы получить возможность пилить лес. Судя по всему, это считалось нормальным, так как Булгин занимался самостоятельным промыслом вместе со своими односельчанинами больше года. И занимался бы дальше, если бы не учинил пьяный дебож с женой. Впрочем, никаких серьезных санкций кроме партийного порицания Булгин так и не понес.

 

Вместо конфет «Красная звезда» предпочла производить более ликвидную колбасу, увеличив её производство почти в три раза относительно плана

 

В артели имени Осипенко причины невыполнения плана оказались похожими: «Тов. Горохов не берется за улучшение работы цеха, часто пъянствует, на производстве бывает мало». Здесь речь шла уже о «растранжировании артельного добра», полученного, впрочем, не в виде взносов артельщиков, а по линии облпромсовета, борющегося за исполнение плана.

Не совсем хорошо с выполнением плана дела обстояли и в более крупных артелях, находящихся на хорошем счету. Так, например, крупная ульяновская артель «Красная звезда» в 1957 году не выполнила план по кондитерским изделиям, хотя общий валовый рост продукции составил 30%. Причина оказалась банальной — вместо конфет «Красная звезда» предпочла производить более ликвидную колбасу, увеличив её производство почти в три раза относительно плана. Благодаря этому к началу 1959 года на счету артели в гос.банке скопилось более одного миллиона рублей.

В качестве издержек от такого успеха можно считать уголовное дело, которое в октябре 1958 года завели на снабженца артели Епишина, который в меру сил и возможностей решал вопрос с бензином и автолом для автотранспорта артели. Колбасу надо было развозить по торговым точкам ежедневно, это был дефицит, а фонда «горючки», выделенного Облпромсоветом, для этого не хватало.

 

Надо укрепить бригады более честными мастерами-бригадриами, чтобы сахар не шел на сторону, а шел в продукцию

 

Епишину пришлось покупать бензин у частного перекупщика Столярова, оформляя покупки актами фиктивной покупки в магазинах Горпромторга, что и было замечено прокуратурой. Партийное собрание артели встало на защиту своего снабженца — члена партии.

Отделывались порицаниями и те артельщики «Красной звезды», которые регулярно торговали сахаром, не докладывая его в продукцию, из-за чего в том числе страдал и план по конфетам: «Качество продукции зависит от честного вкладывания сахара в продукцию. Такие мастера как Гришин не честен, он продает сахар своим же рабочим. Я согласен встать в одну из бригад и добиться такого положения, чтобы как сахар, так и другие продукты были заложены полностью и это обеспечит выпуск лучшей продукции. <...> Надо укрепить бригады более честными мастерами-бригадриами, чтобы сахар не шел на сторону, а шел в продукцию».

 

Основным содержанием деятельности руководства артелей зачастую было прибеднение с целью уменьшения плана, получения дополнительных ресурсов и сохранения удобного артельного статуса, позволяющего эффективно промышлять

 

Мы изучили архивы 16 артелей области того периода и пришли к выводу, что описанные выше практики были не исключениями, а, скорее, правилом — вопреки плану артели занимались самостоятельным промыслом, старясь за счет разного рода манипуляций производить дефицит: вместо планового сырья — войлок, вместо мочала — срубы, вместо торфа — фотографии, вместо патоки — машинное масло и так далее. Сырье, получаемое от государства, массово шло «налево», механизмы, получаемые в рамках партийной программы перехода на поточное производство, использовались не по назначению, работники были формальными и так далее. При этом основным содержанием деятельности руководства артелей зачастую было прибеднение с целью уменьшения плана, получения дополнительных ресурсов и сохранения удобного артельного статуса, позволяющего эффективно промышлять.

Для этого приходилось применять достаточно хитрые механизмы. Так, упомянутой выше «Красной звезде» после резолюции XX съезда пришлось срочно набирать людей, что привело к тому, что к 1957 году в артельщиках числилось на 46 человек больше, чем было установлено планом. Эти 46 человек оказались инвалидами, позволившими артели сохранить статус инвалидной, который защищал от национализации, добрав долю инвалидов среди членов артели до необходимых 30%. Повсеместно применялась и схема сбыта низкосортной продукции за пределы области, позволяющая избежать бюро товарной экспертизы и формально выполнить план.

Были ли подобные «недостатки в работе» известны промсоветам и Совету министров? Несомненно, да, о чем в полной мере говорит градус критических статей в прессе того времени, а также результаты ревизий.

 

Заняты такие артели в основном не выполнением плана, а обеспечением самостоятельного промысла своих членов, да и артели в целом.

 

Так, например в 1959 году в результате очередной проверки артелей области были выявлены массовые факты переплат мастерам, наличия сверхнормативных запасов сырья, неправильного взывания платы с заказчиков, завышения стоимости заказов. В цехах обнаружены излишки материалов, перекрытия недостач за счёт других материалов, личные запасы остатков материалов. Повсеместно завышалась рентабельность финансовой деятельности путём проведения отгружённых товаров через реализацию и так далее.

Ничего особо нового в этом не было — предыдущие ревизии показывали примерно то же самое — фактически априори признавалось, что достижение общих парадных средних цифр по плановому валу, - это заслуга в первую очередь сугубо «формальных» артелей. Этому вопросу была посвящена статья «Что скрывается за средними показателями?» в специализированном журнале «Промысловая кооперация», в которой факт реальной, а не формальной, промысловой активность небольших артелей подвергался критике. Фактически, журнал признавал, что заняты такие артели в основном не выполнением плана, а обеспечением самостоятельного промысла своих членов, да и артели в целом.

На этом фоне кажущийся парадокс, возникший после национализации крупных артелей, оказывается только кажущимся, а сам феномен артельной успешности вряд ли можно считать доказательством силы предпринимательского духа. Снижение титульных успехов промкооперации в деле выполнения государственного плана выглядит вполне логичным, что ставит под сомнение всю риторику «частного предпринимательства» в СССР, которая была популярна в перестроечное время.

Но возникает вопрос — а почему с проявлениями реальной промысловой активности в то время активно не боролось государство (за небольшим исключением - например, попыток в 1955 году систематизировать учет сырья и товаров, обязав артели под угрозой ликвидации завести склады и складской учет)? Ответ на этот вопрос также парадоксален — ввиду эффективности реальных промыслов, которые позволили промкооперации накопить гигантские денежные запасы, находящиеся в гос.банке. Точнее, кооператоры считали, что у системы есть накопления. На деле же все было несколько сложнее - изъятие кооперативных накоплений и ликвидация страхкасс системы были гораздо более важными аргументами для национализации промартелей, чем болтовня о бытовом обслуживании населения и ленинском плане кооперации. Государство повело себя как промысловик. Но об этом в следующий раз.