22 июня 1941 года началась Великая Отечественная Война. Попробуем вернуться на 70 лет назад в Ульяновск.
Наш канал в TelegramДень начала войны
Утро 22 июня в Ульяновске было солнечным – всё предвещало приятный летний денек. Дворники в «кирпишном» центре города начали день не самым привычным образом – им пришлось сгонять со скамеек аллей и бульваров вчерашних выпускников из третьей школы, которые по давней традиции встречали рассвет на Венце. Впрочем, ворчали дворники не сильно – люди же с пониманием, тем более, что у студентов в этот день начинались каникулы. А значит, и следующим утром на рассвете на Венце в одиночестве не подметешь – то тут, то там неминуемо будут сидеть влюбленные парочки.
Но вот наступило рабочее утро. Большинство предприятий и учреждений начинали свою работу с 8 утра, поэтому уже в 7 улицы оказались, как обычно, наполнены пешеходами и редкими подводами. Благо, весь город можно было обойти вокруг всего за час. Доски тротуаров уже успели нагреться утренним солнцем, и то тут, то там в тихих уголках города на них стали выползать из подворотен коты – греться. Вместе с котами на завалинки и скамеечки вылезали и старики – посудачить. Благо, поводов было много – наконец-то открыли магазин ювелирторга, где уже успели отметиться соседи, в городском саду поставили аттракционы, на дни колхозника обещали большую ярмарку. Василий из дома напротив почти бежал с газетой в руке – наступала пора проверять выигрыши в лотерею. Из Мостовой и Подгородья доносилось мычание – пастухи собирали стада личного скота.
Жизнь шла своим чередом, и никто из простых жителей города даже не догадывался, что в 4 часа утра уже началась война.
«Ровно в 4 часа
Реку бомбили, нам объявили,
Что началася война», – это строчка из фольклорного стиха местного поэта не совсем верна. Большинство горожан о начале войны узнали в полдень по радио. Это был шок, хотя и не совсем неожиданный. Про возможную войну с «германцами» в городе поговаривали уже пару лет. Находились и те, кто считал это бабскими сплетнями, но более-менее грамотные люди сделали кое-какие выводы ещё в 1939-ом и оказались морально готовы. Но женщины плакали, причём не скрывая слёз. Само слово «война» предвещало лишь горести и утраты.
Утраты
Первые утраты город понес в тот же день – вечером отключили уличное освещение в целях маскировки. Отключили на долгие 4 с лишним года. Впервые за много лет пригожий летний вечер обошёлся без танцев на Венце. Центр как будто вымер – на улицах не было даже вездесущих дворников и городовых – милиционеров. В эту же ночь над городом пролетел и первый самолет-разведчик. Совсем мелкие пацаны, которые ещё не понимали, что происходит, рвались бежать на улицу смотреть на редкое для Ульяновска диво. Взрослые боялись, что будут бомбить. Всем как-то сразу стало понятно, что дело плохо – ужин во всех семьях вышел хмурым, несмотря на отличный закат, предвещающий хорошую погоду. Каждый думал о своём, и думы эти были не самыми радостными…
Призыв начался на следующий день и был встречен с энтузиазмом. Перед призывным пунктом с утра уже стояли горстки мужиков. С каждым днём эти горстки всё редели и редели, но город продолжал жить дальше своей жизнью.
Первые похоронки пришли в конце июля, и для многих это был настоящий шок. Причем не только для вдов и близких погибших, но и для окружающих. Надо сказать, что почтовая служба Ульяновска работала в войну на “отлично”, что не раз отмечалось руководством города. Плохо было лишь то, что вести почтальоны несли не радостные и почтальонш ждали уже не с радостью, как раньше, а со страхом и опасением. Вот принесли конверт в 6-ой дом, вот в 8-ой, вот в 10-й… Волей-неволей люди сопереживали – никто не думал, что жертв первых дней войны будет столь много. Чудовищный психологический шок помогли скрасить цыганки. Именно они говорили отчаявшемся матерям и женам, что сыновья их живы и скоро вернутся. Женщины верили, «воскресали и работали», как писали в те годы. Некоторые ездили «смотреть в источники», например, в Выры. Якобы, по отражению в воде можно было узнать судьбу близких…
В этой связи интересно, что неразбериха с пропавшими без вести и умершими продолжалась до начала 1990-х, когда при составлении «Книги Памяти» выяснилось, что более 6000 человек, вернувшихся с войны целыми и невредимыми, считались пропавшими без вести или убитыми, а 9000 человек проходили одновременно по спискам и живых, и мертвых.
Главная валюта – мыло
Почти сразу ввели продовольственные карточки, которые можно было отоварить лишь в одном месте. Вставать в очередь, чтобы получить хлеба, надо было в 4 утра, иначе можно было оставить семью без пайки. Но продуктов по карточкам выделялось катастрофически мало – спасал рынок. Интересно, что основой товарно-денежных отношений на базаре был бартер, причём самым ценным продуктом считалось мыло. За кусок обычного хозяйственного мыла вполне можно было получить целого гуся или несколько килограмм мяса.
Но всё равно в городе царил голод. Цены на картошку достигали 120 рублей за килограмм, а на хлеб – 200 рублей – серьёзные по тем временам деньги. Сохранилось множество воспоминаний жителей города, в которых говорится о простых радостях – о найденной гнилой картофелине, о подаренной кем-то на базаре морковке… Конечно, до людоедства и массового поедания крыс дело в Ульяновске не доходило, но всё равно было нелегко. Тем более, что даже малым приходилось делиться.
Смерть от еды
Ульяновск оказался одним из пунктов, куда доставляли эвакуированных из Ленинграда, в основном детей. Первое время, пока в доме Языкова не был оборудован детский дом, детей распределяли по семьям. Обычно брали по одному-два ребенка. Большинство из них были в таком состоянии, что даже не могли самостоятельно передвигаться. При этом ответственность за их жизнь полностью ложилась на временных приёмных родителей. Их тщательно инструктировали – блокадных детей не кормить. В противном случае желудок, отвыкший от пищи, фактически взрывался. Откармливали понемногу и подолгу, делясь зачастую последним.
Буквально за год количество эвакуированных, расквартированных в городе, практически сравнялось с его населением. Практически к каждой семье был кто-то подселен, все школы, театры и другие публичные заведения тоже стали использоваться как эвакпункты либо госпитали. Отдельно жили немецкие военнопленные. Помимо бригад для обычной тяжелой работы, из немцев создали и бригаду строителей. Именно эта бригада построила два кирпичных здания на улице Ленина чуть выше дома Гончарова.
Немцев поначалу не любили. Хорошим тоном считалось кинуть в шагающих военнопленных кирпичом или поленом или, как минимум, обматерить. Но довольно скоро страсти улеглись, и в женских сердцах проснулась жалость – сердобольные ульяновки даже начали подкармливать «фрицев», которые оказались, в общем-то, тоже людьми…
«Женщина превратилась в рабочую силу»
В октябре 1941 года началось строительство Тагайского участка обороны. Сразу же в Ульяновске были созданы сборные пункты для мобилизации на военно-полевое строительство (ВПС). Мобилизации подлежало всё работоспособное население. За неявку на пункт сбора или дезертирство с работ грозило самое суровое наказание – вплоть до расстрела. Интересны требования, которые были изложены в повестке для мобилизации на ВПС – «захвати с собой железную лопату, ложку, кружку, миску, постельную принадлежность». Механизации, понятно, не было никакой, равно как и нормальных условий для жизни. К ноябрю накопилось множество жалоб от мобилизованных на работы женщин, где они указывали на чудовищную антисанитарию, вшивость и болезни. Жалобы помогли мало – условия улучшились ненамного, не была воплощена в жизнь и просьба освободить от ВПС ослабленных эвакуированных. Все работали на равных, а кто на равных не работал считался уклонистом или дезертиром. Таковых оказалось около 200 человек, большая часть из которых попросту заболела. Надо отметить, что в поле при минусовой температуре с лопатами упражнялись в основном одни женщины – среди демобилизованных на ВПС их было более 90 процентов, что позволило с полным правом указать одной из них в своих воспоминаниях, что «женщина превратилась в рабочую силу». Так и было, даже младшие школьницы оказались вовлечены в работу на победу, отрабатывая по два часа в день на ремонте обмундирования, поступившего с передовой. Штопали, подшивали, стирали, оттирали кровь…
Немного полегче стало лишь к 1943 году, когда в городе значительно улучшилась ситуация с продовольствием, были построены здания для размещения работников эвакуированных заводов и наконец-то, начали нормально работать общественные учреждения. Но до конца войны всё равно оставались долгие два года…
