В 2015 году список учебников по отечественной истории резко сократился – Министерство образования ввело в школах единый историко-культурный стандарт с указанием всех дат, персоналий, явлений и допустимых оценок ключевых событий. При этом вести уроки по старым учебникам в школах можно до тех пор, пока они не обветшают. Одни школьники занимаются заучиванием дат по методике одного автора, другие читают параграфы сталинистского толка.
Наш канал в TelegramДоцент факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге Наталья Потапова с 2012 года занимается исследованием учебников и методов преподавания истории в школе. В этом году Потапова провела наблюдения в 11 школах Санкт-Петербурга и Ленобласти. С выводами исследовательницы и мнениями других историков ознакомился автор «Заповедника» Роман Королёв на дискуссии в Сахаровском центре.
Плюрализм и умалчивание
В девяностые годы учебники по отечественной истории исчислялись десятками. Автору требовалось договориться с одним из российских издательств и после выпуска печатной версии отправить учебник на экспертизы – в Институт российской истории РАН и в один из институтов Российской академии образования. После экспертиз учебник поступал в Министерство образования и получал гриф на разрешение преподавать по нему историю в школе. Дальнейшую судьбу учебника определял рынок: выбор издания зависел только от учителя и администрации школы.
«Учебников было много, и они содержали разные, порой противоположные позиции и методы обучения. Учебник Пчёлова предлагал школьникам представить себя в исторических ситуациях, например, на демонстрации, сформулировать свои требования. Учебник Чубарьяна учил детей работать с документами и предлагал самим освоить методы исследования, – рассказывает Наталья Потапова. – Новые учебники, в отличие от предшественников, не содержат аналитических статей. Считается, что можно рассказывать детям о высшей математике, сложных физических и химических явлениях, но когда речь идет о гуманитарных науках, о понимании сложных процессов, школьники до этого будто не доросли».
Учебники с критическим взглядом на историю страны в списке допущенных к преподаванию были недолго. С издания «Отечественная история двадцатого века» под редакцией Долуцкого министерский гриф сняли через два года после его получения. Автор писал об агрессивной внешней политике России и захваченных ей территориях, давал крайне негативные оценки личности Николая II, семьи Романовых и современного российского режима.
После запрета книги Долуцкого в учебниках истории тема репрессивной внешней политики России больше не поднималась. Так, в учебнике Данилова и Косулиной вместо этого есть параграфы об участии страны в международных конференциях для решения конфликтов между государствами.
Еще по теме:
Фото: Юрий Галеев/ Архив проекта «Российская повседневность»
Ученики сидят за партами в классной комнате на уроке на фоне стены, 1969г.
Встречались и скандальные издания. Учебник для 11 класса «История России. 1900–1945» и «Книги для учителя» по отечественной истории за период с 1946 по 2006 годы под редакцией Филиппова подверглись критике за спорные исторические оценки. Филиппова обвинили в оправдании сталинизма, сознательном занижении числа жертв политических репрессий и умалчивании неудобных вопросов – в учебнике ни разу не встречалось слово «Катынь», жертвы Голодомора и депортации не включались в число репрессированных. Дискуссия с участием историков вокруг учебника Филиппова продолжалась два года, тем не менее в некоторых школах по нему историю преподавали и преподают до сих пор.
«По старым учебникам в школах могут вести уроки до тех пор, пока не достигнут физического износа, – говорит историк, автор методических пособий Леонид Кацва. – Потом образовательные учреждения должны перейти на новые, соответствующие стандарту, утвержденному Министерством образования в 2015 году. Таких учебников в списке всего 14».
Нравоучительные протесты
«С 2015 года единый историко-культурный стандарт впервые начал определять методы, по которым должны вестись уроки, – говорит учитель истории Андрей Демидов. – Стандарт содержит крайне развернутый список персоналий: фактически, он подробнее списка вопросов для ЕГЭ. При этом стандарт предусмотрен для всех, а экзамен по отечественной истории до 2020 остается выборным. Хочешь, не хочешь – все равно должен выучить. Принципиальных замечаний у меня к новым учебникам нет, но по программе ХХ века возникает вопрос: как синхронизировать всеобщую историю и отечественную?»
Исследователь Наталья Потапова подтверждает, что в учебниках показана история отдельно взятой страны, которая не вовлечена в международные процессы, в том числе в международное экономическое пространство, если говорить о ХХ веке. При этом она всегда находится во враждебном окружении, борется за незыблемость своих границ и присоединенных территорий.
«В 1937 г. осложнилась международная обстановка. Гражданская война в Испании, вторжение Японии в Китай свидетельствовали о нарастании опасности новой мировой войны. В этих условиях Сталин принял решение о генеральной чистке советского общества от потенциальной “пятой колонны”» – это цитата из учебника истории для 10 класса под редакцией Торкунова. Наталья Потапова считает, что это один из примеров неявного оправдания репрессий. Под термином «пятая колонна» в учебнике обозначаются внутренние враги, тайные агенты, осуществляющие саботаж и диверсии.
«Протесты в новых учебниках представлены организованными и опасными, – говорит Потапова. – Еще в марксистских учебниках стихийные выступления обязательно заканчивались гибелью. Очень сочными мазками показывались страшные страдания и смерть рабочих, Кровавое воскресенье, казаки, которые топчут людей копытами. Этот кошмар продолжался до тех пор, пока протест не возглавляла РСДРП(б). Даже учебник Данилова и Косулиной довольно много пишет про студенческие протесты, про манифестации, про забастовки, про стачечное движение, но к чему все это приводит? К образованию партий. И это возвращение старой советской модели. В учебниках показано, что как только начинается стихийный протест, тут же начинается кровопролитие, и в этот момент государство отказывается от реформ.
Авторы учебников пишут, что любой протест приводит к ужесточению режима, кто бы ни победил в результате, а главная беда, с которой столкнутся революционеры, – это суровые репрессии. Революционеры рискуют не только собственными жизнями, но и своих близких, их семьи и дети голодают. О том, что ждёт тех, кто решился на протест, подобрано очень много цитат в ЕГЭ и в учебниках».
Еще по теме:
Одним из главных действующих лиц в учебниках нового поколения становится Русская православная церковь. РПЦ, по словам Потаповой, всегда поддерживает правительство, каким бы оно ни было (колчаковским, большевистским, советским, постсоветским) и благословляет на меры, которые оно считает необходимым. При этом многих историков церкви (в том числе самих служителей РПЦ) такой подход шокировал: они предпочитали говорить о репрессиях и катастрофе тридцатых годов.
«Во время Великой Отечественной войны РПЦ стала главным организатором победы вместе с Иосифом Сталиным, о чем говорит учебник истории для 10 класса под редакцией Торкунова, – считает Потапова. – “Под руководством Сталина произошло объединение народов многонационального государства вокруг русского народа”. Учебник под редакцией Загладина также говорит о том, что причиной победы была “эффективность действий советского аппарата”, которая “обеспечивалась не только продуманной партийно-государственной пропагандой и безжалостными репрессиями, но и доверием народа к своим лидерам, прежде всего, Сталину”. Со времен оттепели о Сталине как об организаторе победы речь не шла ни в одном учебнике. Учебник Филиппова был исключением, но, на мой взгляд, Филиппов пытался помягче продать эту идею. У него Сталин был “эффективным менеджером”. Новые учебники истории не оправдывают репрессии, но признают, что без них было бы невозможно существование того общества, построением которого мы должны гордиться, и приписывают Сталину победу в Отечественной войне».
«В учебнике Филиппова говорится прямо: были репрессии? Были. А по-другому было нельзя. Во всех учебниках присутствуют два недостатка: во-первых, беглость, во-вторых, то, что неудобные страницы истории в них просто вымараны, – говорит историк Леонид Кацва. – Мой любимый пример – это история присоединения Прибалтики. Из российских учебников вообще невозможно понять, что войска вводились туда в два этапа. Просто были заключены договоры о взаимопомощи, введены войска, прошли выборы и случилось присоединение. То, что эти выборы проходили, как в Советском Союзе, на безальтернативной основе, в учебниках умалчивается. Нет там и терминов “экспансия”, “репрессии” или “оккупация”. В учебниках выпуска девяностых годов те же события описывались гораздо более правдиво, и в них рассказывалось о репрессивной политике, которая проводилась на Западной Украине и в Прибалтике».
Фото: Юрий Галеев/ Архив проекта «Российская повседневность»
Группа мальчиков выстроена в линейку перед лесом. В руках у них тетради, 1969г.
Небронзовый Маринеско
Среди информантов в исследовании Потаповой были учителя из конкурсных комиссий, проверяющих результаты ЕГЭ. Они по несколько раз сами проходят тесты, и до тех пор, пока не научатся давать правильные ответы, к проверке результатов экзаменов их не допустят. Есть консультант, который выступает третейским судьей, и в случае конфликтной ситуации его мнение оказывается решающим, но этот человек сам преподаватель истории, а не представитель министерства.
Когда Потапова и ее студенты занимались подготовкой к проекту, они полагали, что решающую роль в организации учебного процесса играет Министерство образования. Оно рекомендует одни учебники и запрещает другие, а школы вынуждены выполнять эти инструкции. В реальности же преподаватели говорили не о контроле со стороны министерства, а о ЕГЭ и том, что без него они бы чувствовали себя свободнее.
Наши информанты много жаловались на то, что у них очень мало времени, из-за концентрической системы, – в ней предмет полностью изучается до 9 класса и повторяется в 10–11-м. «Учителя о многом не успевают рассказать, – пересказывает Потапова. – Им задаешь вопрос: “А как вы рассказываете о репрессиях?” – “Да мы еле-еле успеваем перечислить основные факты, хронологию, чтобы дети запомнили, мы не успеваем”. Я задаю им вопрос: “Ну, а если бы вы успели, что бы вы рассказали?” Они говорят: “Ну, о том, как по-разному люди вели себя в это сложное время, как они по-разному реагировали на вызовы, и если бы мы говорили о блокаде, мы бы тоже говорили о том, как по-разному выживали люди”. “Я бы рассказывала про Маринеско, – говорит одна из учительниц, – какой он был небронзовый, какой он был человек, как он пил, как он опаздывал на корабль”. Она понимает, что правда о войне должна быть бронзовой. В истории о Маринеско, который выпивает, уже есть фронда, потому что памятники не пьют и на корабли не опаздывают. Она считает себя свободной говорить о войне, но на уроках об этом не рассказывает, ее рассказ о войне построен точно так, как в учебниках».
Война в учебниках представляется абстрактным знанием. От ученика требуется заполнение контурных карт – направлений движения армий и мест сражений. На войне уничтожают не людей, а некие «батареи», солдаты не гибнут, а выполняют операции, совершают подвиги и мужественно исполняют свой долг. По мнению социологов, сведение войны к такой абстракции чревато распространением милитаристской идеологии.
Еще по теме:
При этом учителя, судя по тому, как они отвечали на вопросы, прекрасно понимают, что о Великой Отечественной войне можно рассказывать по-другому, что есть много фильмов, мемуаров и кинохроник, которые они могли бы продемонстрировать своим ученикам. Останавливает их то, что на ЕГЭ никаких кадров из кинохроники не будет, а будут стандартные вопросы о ходе Сталинградской битвы.
«Левитан называл цифры захваченных пленных, военных трофеев, сообщал число километров, на которое немцев отогнали от <столицы>. Я слушала – и не верила ушам. Счастье, невыразимая радость заливала меня, <...> слёзы радости текли из глаз…», – эта цитата из воспоминаний историка Гутновой – единственные мемуары, цитата из которых приводится в вопросах по ЕГЭ, и здесь тоже ничего нет про потери и травмы.
Крепостные миллионеры
«Неправительственные организации добились еще, по-моему, в 2003 году того, чтобы о Холокосте появилось упоминание в школьных учебниках истории, – объясняет Наталья Потапова. – Требование рассказывать о Холокосте входит в единый общеобразовательный стандарт. При этом ни на одном уроке мы не застали того, чтобы учителя рассказывали или даже вообще упоминали про Холокост. Почему? “Ну, слушайте, у нас мало времени”, “мы свободны, но у нас мало времени”. Некоторые учителя говорят: “Ну, это же дети, зачем мы будем говорить с ними про трупы? Им станет страшно. Мы будем говорить с ними про радость, про победу, про захваченных пленных, про военные трофеи».
В тестах ЕГЭ не спрашивают о фактах национализма и русификации, как и о том, как проистекали исторические процессы на окраинах России у разных народов. На экзамене это не проверяют, а в учебных пособиях содержится ничтожно мало информации даже по сравнению со сталинскими учебниками. Последние показывали СССР окруженным кольцом противников, но при этом его все-таки населяла семья народов, и хотя бы пара абзацев о жизни этих народов в нем были. Сейчас же, по словам Потаповой, учебники ограничиваются утверждениями о том, что на национальных окраинах у нас есть военные базы, и это хорошо, потому что выгодно с точки зрения обороны.
«Я горячий противник ЕГЭ, и мало кто столько написал всяких гадостей против такой формы проверки знаний по истории, литературе и обществознанию, как я, но должен сказать, учителя опасаются вступать в дискуссии и ограничиваются фактическим набором знаний не из-за формы экзамена, а из-за программы, – утверждает Кацва. – Когда были устные экзамены, на них тоже про Холокост не спрашивали, а спрашивали про блокаду и ход Сталинградской битвы. Беглость неизбежна. Учителя, которые говорят, что им не хватает времени, не лукавили, а ссылались на объективную ситуацию. Мы до девяностых годов вообще не доходим чаще всего, а иногда и до более ранних периодов ».
Выпускнику, который рассчитывает сдать ЕГЭ по истории на высокий балл, потребуются навыки экскурсовода и коллекционера: он должен уметь датировать марки и медали, ориентироваться в московских зданиях, хорошо помнить даты и имена, и в общем, может ничего знать о причинах исторических событий.
В вопросах для ЕГЭ, взятых с сайта Федерального института педагогических измерений, содержится следующий отрывок из воспоминаний купца Николая Вишнякова: «Рассказывали, что такой же политики держались и Шереметьевы. У них некоторые крепостные были владельцами мануфактур и достигали миллионных состояний и, тем не менее, несмотря ни на какие предложения, не отпускались на волю. Шереметьев говорил: “Пусть платят… оброки… Я горжусь тем, что у меня крепостные – миллионеры”. В вопросе экзаменуемый должен указать, в каком году было отменено зависимое положение крестьян, и в чем проявлялась зависимость состоятельных крестьян (торговцев, промышленников) от помещиков».
Таким образом, получается, что закрепощение крестьян – это не только барщина и невыносимые условия труда, но и крестьяне-миллионеры, которые с формальной точки зрения были ущемлены перед судом, но на практике обладали большими правами, чем свободные люди, просто потому, что были богаче.
Экзаменуемому же достаточно знать, когда такое положение вещей имело место и когда отменили крепостное право. «Американцы проводили наглую политику, бесцеремонно вторгаясь на территорию соседей, да и не только соседей», – вот еще один тезис из ЕГЭ, который не предполагает никакой рефлексии, его нужно датировать.
Еще по теме:
Некоторые вопросы требуют от экзаменуемого умения отстаивать противоположные точки зрения. Характерный пример такого вопроса «Распространение панславистских настроений». От ученика требуют выдвинуть аргументы за и против того, что для России выгодно участвовать в экспансии и воевать на чужих территориях.
«Такая форма ответов появилась буквально пару лет назад, – замечает Потапова. – К сожалению, у нас не было возможности посмотреть, как дети отвечали на эти вопросы раньше, доступа к этому банку данных, насколько я понимаю, нет ни у кого из социологов. Зачем вообще нужен такой странный навык, когда мы говорим о причинах? Нас призывают тренироваться и слушать аргументы друг друга, но не мимикрия ли это? Будут ли экзаменаторы работать с ответами, в которых школьники будут выражать собственное мнение? Они не готовы снижать за это оценки, но это будут совсем не те знания, на производство которых работают современные учебники и информационные технологии. Мне кажется, нам нужно добиваться общественного контроля над результатами ЕГЭ, это очень важный инструмент, даже более важный, чем учебники. Они представляют себе историю как россыпь фактов и умение аргументировать обе позиции. К чему приводят такие практики? Кого мы готовим? Экскурсоводов, коллекционеров, эрудитов, конформистов – кого?» Однозначного ответа в нашем исследовании нам найти так и не удалось.
Публикации Натальи Потаповой об исследовании в школах:
Дидактика конфликта: война 1812 года в учебниках истории // Новое литературное обозрение. № 118 (6/2012)
«Дом Романовых», монархическая идея и модели власти на страницах школьных учебников
Безразличие неразделенного патриотизма: Отечественная война 1812 в школьных учебниках юбилейного года // Два века в памяти России. 200-летие Отечественной войны 1812 года.
РОМАН КОРОЛЁВ, http://zapovednik.space/material/beglost-neizbezhna
Читать дальше:
- Legrand откроет учебные центры в Ульяновске
- Ребенка, которому мама запретила ходить в школу, отправили в детдом
- Школьники могут получить сто баллов ЕГЭ за взгляд в будущее
- Обман с платными допуслугами во Дворце отрицают
- Голодовка КПРФ закончена. Шишкина ушла в чиновники
